Голодание. Часть 3 (наркология)

Проблема в том, что большинство людей, достигших отличных результатов, через некоторое время опять возвращаются к исходному весу, а часто и превосходят предыдущие рекорды. JW Anderson с коллегами, проанализировав 29 объемных долговременных исследований, пришел к неутешительному выводу, что более 80% людей, прошедших успешное лечение, возвращаются к своему исходному весу уже через 5 лет (Am J Clin Nutr 2001;74(5):579-584).

Так почему гормоны аппетита, которых как джинна однажды выпустили из бутылки, так и не хотят угомониться? Почему, несмотря на то, что калорийность и состав рациона полностью отвечают потребностям «похудевшего» организма, уровень грелина (главного гормона аппетита – см. предыдущий пост) так и не желает снижаться до нормы и предательски подтачивает нашу волю изнутри?

Главная ошибка многих диетологов заключается в том, что они исходят из предположения, что наша гормональная система руководствуется исключительно показателями энергетического метаболизма. Но человек уже давно не дикое животное, для которого пища была исключительно источником калорий, на которые и ориентировались его гормоны аппетита и насыщения. Это ведь только у животных или грудных детей работает правило: если есть нужное количество энергии, организм успокаивается, а если нет – поиски пищи продолжаются.

У нас сегодняшних это давно не так. Представьте, что вам в состоянии, когда вы не прочь поесть, показывают тарелку серой и комковатой овсянки, да еще и холодной. Ну что, потекли слюнки? А теперь очередь шоколадного маффина с заварным кремом и ореховым суфле. То-то и оно...

При этом и маффин, и овсянка несут примерно одинаковое количество калорий и какое-нибудь голодное животное съело бы и то и другое с одинаковым аппетитом и одинаково бы насытилось. Но у человека ситуация выходит из-под контроля одних только гормонов аппетита и насыщения, и в этот процесс все больше и больше начинает вмешиваться наш мозг.

Дофамин (или допамин) – это один из главных медиаторов удовольствия в центральной нервной системе. Когда мы едим и тем самым пополняем свои энергетические запасы, уровень дофамина закономерно растет и мы чувствуем удовольствие от пищи.

Понятно, что чем больше в пище энергии (или чем более она доступна), тем больше организм выделяет дофамина, чтобы через удовольствие поощрить нас к поиску именно такой пищи. Именно поэтому при виде шоколадного маффина мы расплываемся в довольной улыбке и ноги сами несут нас к заветной полке, а тарелка с овсянкой и тем более тушеный шпинат в лучшем случае не вызывают у нас никакого интереса.

Однако нужно понимать, что дофамин – это, по сути дела, наркотик. И это не преувеличение – многие настоящие наркотики (например кокаин) реализуют свое наркотическое действие во многом через дофаминовые механизмы.

Само собой, организм, понимая всю опасность неконтролируемого синтеза дофамина, предусмотрел и ограничительные меры. Ему нужно с одной стороны простимулировать человека в направлении нужной пищи, а с другой – не допустить, чтобы он превратился в истощенного зомби, беспрестанно жмущего на педаль, к которой присоединены электроды, вживленные в центры удовольствия.

Поэтому, как только по какой-то причине дофамина в мозгу становится слишком много, организм начинает отключать дофаминовые рецепторы. А чем меньше рецепторов, тем меньше будет эффект, так как дофамин опосредует свое действие только через них.

Именно такая картина развивается, например, при наркотической зависимости: чем больше наркотиков использует человек, тем все меньше и меньше у него остается активных рецепторов. И именно поэтому наркоманы вынуждены употреблять все большие и большие дозы, чтобы получить желаемый эффект.

Ну вообще-то, механизм пищевой зависимости мало чем отличается от наркомании или любой другой аддикции. И вот как это в общих чертах происходит (внимание: это лишь часть сложной картины пищевой зависимости и связанного с ней ожирения).

Сначала мы с помощью дофаминового пряника научаемся различать энергетически плотную пищу, а именно высокоуглеводные или, еще лучше, углеводно-жировые блюда (вспоминаем шоколадный маффин). Соответственно, у нас с раннего детства формируется рефлекторное предпочтение именно такой пищи.

Далее запускается дофаминовый наркотический круг: 1) сначала мы начинаем все больше и больше есть такой пищи, получая при этом все большую и большую порцию дофаминового удовольствия; 2) организм, понимая, что мы «сваливаемся» в наркотическую зависимость, начинает отключать дофаминовые рецепторы; 3) отныне нам требуется гораздо больше дофамина, чтобы получить нужный уровень удовлетворения; 4) соответственно, мы вынуждены съедать гораздо больше пищи, чтобы компенсировать относительный дефицит дофамина.

Исследования вполне подтверждают эту гипотезу. У людей с патологическим ожирением плотность дофаминовых рецепторов в большинстве случаев гораздо меньше, чем у худых людей. Не совсем, правда, понятно, является или исходным явлением или формируется уже в ответ на избыточное питание.

Если вы еще забыли (см. предыдущий пост), грелин – это один из самых главных гормонов аппетита. И, как мы говорили, уровень этого гормона очень высок у людей с избыточным весом, причем этот высокий уровень сохраняется даже после успешного снижения веса. Почему так происходит?

Дело в том, что этот гормон выделяется не только тогда, когда мы действительно очень голодны и в нашем желудке давно ничего не было, но и просто в ответ на наши мысли о вкусной еде. Поэтому высокий уровень грелина у людей с ожирением и у тех, кто смог от него избавиться, вызван во многом тем, что мозг таких людей слишком много думает про еду (а точнее про дофамин и то удовольствие, которое он принесет).

То есть думаем мы про еду только потому, что таким образом хотим получить свою дозу дофамина. И поскольку шоколадный маффин и прочие энергетические «вкусняшки» дают нам максимальное количество дофамина, думая о еде, мы думаем прежде всего о них. А представляя все это у себя на тарелке, мы заодно провоцируем и выброс большой дозы грелина.

А грелин – это уже не просто про удовольствие, это самый что ни на есть древний и жестокий гормон голода. И именно поэтому наши изначально благостные мысли о маффине вскоре сменяются приступом зверского голода, из-за которого мы готовы съесть и самый обычный бургер.

Возникает закономерный вопрос: как природа допустила этот порочный круг? Впрочем, природа здесь ни при чем – она наоборот постаралась сделать все, чтобы мы смогли дожить до нашего сегодняшнего изобилия.

Без «дофаминовой морковки», которая заставляла животных и наших далеких предков искать пищу, они, наверное, так и умерли бы с голоду в условиях тотального дефицита нормальной пищи. Сами по себе муки голода или какая-то разумная ответственность не смогли бы заставить нас заниматься поисками пищи до победного конца. А вот «морковка» давала нам ту самую удивительную настойчивость и концентрацию на одной задаче, какую мы видим у наркоманов или алкоголиков (у которых дофамин тоже играет далеко не последнюю роль).

Однако в дикой природе получить эту самую «дофаминовую пилюлю» было крайне нелегко. То есть сами по себе природные условия и были непреодолимым барьером для развития наркотической пищевой зависимости. И поскольку вероятность этого была до бесконечности минимальной, природа и не стала городить здесь никаких ограничительных механизмов.

Этот двусмысленный на первый взгляд термин на самом деле значит только одно: жизненные условия с максимальной доступностью любой пищи в любое время (obesity в переводе с английского означает «ожирение»). Именно оно приводит к замыканию порочного круга избыточного веса и именно оно не дает потом из него выйти даже после достижения нормальных килограммов.

Если у человека сформировалась пищевая дофаминовая зависимость, она никогда никуда не денется, если при любой мысли о шоколадном маффине у человека будет возможность его получить максимум за полчаса. Это все равно что надеяться на то, что одной силы воли алкоголику хватит, чтобы оставаться трезвым, сидя за стойкой бара.

Вернемся к человеку, который заставил себя похудеть и вернуться к нормальному весу. Представим, что у нас два таких субъекта, над которыми мы проводим любопытный эксперимент. Одного из них мы помещаем в природные условия, а другого оставляем в современном мегаполисе. Какую разницу в физиологических процессах мы у них увидим?

Тот, что попал в природную мясорубку, все равно на первых порах будет мечтать о маффине и порции дофамина – у него ведь за многие годы избыточного веса сформировалась тяжелая пищевая зависимость. Однако в условиях полного отсутствия даже самых захудалых маффинов в лесу этот человек довольно скоро попадет под власть обычных гормонов аппетита, которые будут его толкать на поиск любой пищи, которая несет с собой хоть сколько-нибудь калорий.

И чем более он будет голоден, тем меньше он будет вспоминать о дофамине и тем с большим желанием будет смотреть и на овсянку, и на шпинат. А поскольку они дадут ему ровно столько калорий, сколько нужно для выживания, наш герой никогда не вернется к избыточному весу.

Тот же человек, что остался дома, так и останется под властью дофамина, так как на каждом шагу его будут ждать соблазнительные напоминания о том, как ему было хорошо в той, прошлой, пусть и чересчур «жирной» жизни. Эти невыносимые мысли, кроме того, что будут толкать его к прилавку, будут еще и будить настоящие гормоны аппетита, а против таких атак удержаться смогут только настоящие (пусть и не слишком счастливые) герои...